Очевидец. Никто, кроме нас - Николай Александрович Старинщиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне понравился лишь портрет самого хозяина, повешенный в прихожей напротив медведя: Паша на портрете смотрел сверху вниз во всем величии. Даже ухмылка на губах, едва видимая, была все та же, с издёвкой.
Вернувшись на улицу Жуковского и встав возле нашего дома, я решил, что пора подводить итоги.
— И так, они обещали завтра ее отпустить, — начал я, но дядя Вова меня перебил.
— Надо сегодня же ехать на остров, — рассуждал он. — Надо перевернуть его вверх тормашками и сравнять с землей, потому что завтра будет поздно… Там же сыро и холодно, а у нее ребенок. У моего товарища на Рыбацком есть лодка с мотором…
Он произнес всё это на одном дыхании, и я согласился рассеять туман вокруг острова. Впрочем, Людмилу могли держать в другом месте.
Под вечер, уговорив владельца посудины — низкорослого мужика лет под семьдесят, мы вошли в лодку, оттолкнулись веслами от берега и, запустив мотор, направились в сторону Пальцинского острова.
Времени на это у нас ушло примерно столько же, как и утром. По набегающей воде блистали в закатном солнце бесчисленные зайчики. Мы ехали на остров с голыми руками, не считая подарок графа Орлова и сварочный портативный аппарат с двумя игрушечными баллонами, лежащими в носу лодки. У дяди Вовы не оказалось даже подходящего ножа. Зато у него был приличный бинокль.
Обойдя остров на большом расстоянии, мы нашли небольшую заводь и, не входя в нее, стали разглядывать издали. И тут же обнаружили старый пароход с поваленной дымовой трубой. Я слышал от Мишки про это чудо техники, плотно сидящее в иле. И Люська тоже слышала. Мало того, по словам Козюлина, они часто бывали там подростками. Люська хорошо знала это место.
Однако я видел его впервые и теперь смотрел на него во все глаза. На корме сидели двое рыбаков — те самые, что достали меня до самых печенок. Они ловили удочками рыбу. Рядом, среди густой талины, спряталась лодка. Теперь мне стало понятно, почему палуба парохода показалась мне утром наклонной: судно давно затонуло.
— Охраняют, — сделал я вывод.
— Дать по башкам обоим — и на корм рыбам, — не терпелось дяде Вове.
В душе я с ним соглашался — не для того сюда шел, чтобы из бинокля разглядывать. Но идти к острову напролом было неосмотрительно. Оставалось одно — натравить на них дядю Вову.
Запустив мотор, мы обошли остров и причалили на противоположной стороне в зарослях талины. Топким илистым берегом я с трудом перебрался на сушу и двинулся среди зарослей поперек острова. Тем временем Орлов, вновь обогнув остров, подобрался вплотную к заводи и, бросив якорь вблизи парохода, стал регулировать двигатель. Он изо всех сил делал вид, что копается в моторе. К тому времени я уже пересек остров.
С парохода дяде Вове махали в четыре руки и кричали:
— Отвали, сволота! Всю рыбу, блядь, распугал!
— Чего?! — орал им в ответ дядя Вова, подставляя ладонь к уху.
— Проваливай!..
А тот и ухом не ведет: крутит себе ручку сектора газа — и не касайся.
Под звуки перебранки я перебрался на борт парохода по стволу вывернутой с корнем сосны и двинулся вдоль надстроек к заветному трюму. Казалось, еще немного, еще чуть-чуть, и Люська вновь предстанет передо мной. Только была бы она жива и здорова.
Для «рыбаков» на этот раз были припасены свинцовые пули. Кроме того, со мной был автономный сварочный аппарат — просто так, на всякий случай, поскольку я привык работать с металлом.
Я торопился не спеша, как учили в учебном батальоне внутренних войск. Однако с Люськой столкнулся вовсе не в трюме, как ожидал. Она оказалась почему-то в капитанской каюте над верхней палубой и смотрела на меня сверху — молча, не шевелясь. Словно кошка, готовая к прыжку. Только интуиция заставила меня обернуться и посмотреть кверху.
«…Озорница высшей категории, отставной казак! — рассказывала мне моя бабка про Люську, когда мы все вместе еще только жили в деревне, а дядя Вова был тогда нашим участковым. — Запрется в туалет и орет!»
Люська тем временем следила за мной, не отрываясь. Глаза непонятно круглились, как у змеи: дай волю — и вцепится ядовитым зубом.
Я прижал палец к губам; она кивнула в ответ, обернулась в сторону кормы и стала опускаться задом наперед, держась за корявые ржавые поручни с облупившейся краской. Шагнув навстречу, я поддержал ее за талию — впервые за все время, как знал ее.
Она не отняла мои руки, только посмотрела со странной усмешкой, точно собираясь спросить: «Ну, а дальше-то что?»
Потом отвернулась с грустью бесполезности на лице. Было странно все это видеть. Я ожидал ее видеть радостной.
— Уходим.
— Да, конечно, — вздохнула она. — Но ты позабыл — у меня ребенок.
Люська уперлась мне в грудь ладонью, и на миг вдруг почудился запах водки.
— Что с тобой сделали?
Не ответив, она шагнула в боковую дверь и оказалась возле детской коляски. Игорек мирно посапывал в тени помещения. На полу валялись консервные банки, пластиковые бутыли из-под пива, пустые бутылки из-под водки, а также изодранные пакеты — из-под сушеных кальмаров к пиву. И все это имело вид незавершенности: время еще не успело над ними как следует поработать — баночная сталь из-под рыбных консервов, порванная торопливым ножом, еще не потемнела, она даже не покрылась пылью. Скорее всего, это было местом трапезы охранников и самой Люськи.
— Они приставали к тебе? — снова спросил я, ловя ее взгляд.
— Что будем делать? — увернулась она от ответа.
— Будь здесь, — велел я. — Никуда не уходи…
Люська кивнула и отвернулась к коляске.
Беспрестанно крутя головой по всем направлениям, я двинулся на корму, пока не увидел обоих охранников. Орлов, исчерпав весь дар красноречия, теперь сидел напротив них в лодке и молча смотрел в воду. У Коротышки в руках было подобие «Маузера». И он его постоянно, словно бы невзначай, играючи, направлял дяде Вове в голову.
— Чё тебе надо, дед? Ну? — бормотал он. — Чё ты хочешь?
Длинный
